В 2002 и 2003 годах ЮНЕСКО обратилась к международной группе лингвистов с просьбой разработать рамки для определения жизнеспособности языков. Это работа была выполнена, и, в соответствии с разработанными экспертами критериями, был составлен атлас «Мировые языки в опасности». Судя по данным ЮНЕСКО, белорусский язык тоже нуждается в спасении.
Группа экспертов по языкам, которым угрожает опасность (Ad Hoc Expert Group on Endangered Languages ) разработала ориентировочную концепцию документа под названием «Языковая жизнеспособность и нахождение языка в опасности». При оценке угроз для того или иного языка используются девять критериев:
На сайте ЮНЕСКО доступен электронный атлас «Мировые языки в опасности». Пользоваться им довольно просто — нужно выбрать конкретную страну и посмотреть, каким используемым в ней языкам угрожает опасность.
Белорусскому языку в нашей стране эксперты ЮНЕСКО поставили оценку «unsafe» — «опасный». С одной стороны, это высший балл для языков, которые находятся под угрозой — следующие оценки еще более тревожные — definitely endangered (определенно находящийся в опасности), severely endangered (сильная опасность), critically endangered (критическая опасность) и, наконец, extinct — «метрвый» язык.
Однако выставленная белорусскому языку оценка не может не вызывать тревогу. Особенно учитывая критерии оценки, которые эксперты использовали в своей работе.
Например, такой фактор, как передача языка от поколения к поколению. Вне опасности, согласно этому критерию, находится язык, на котором говорят все без исключения представители общества всех возрастов. Говорить об опасности нужно уже в том случае, если язык используется в узких рамках — например, только дома, либо в узком профессиональном сообществе. Кстати, расшифровка оценки «unsafe», выставленной белорусскому языку, предельно конкретизирует ситуацию — «большинство детей говорят на языке, но это ограничено определенными сферами (например, домом)».
Эксперты бьют тревогу уже тогда, когда на языке говорят только бабушки и дедушки нынешних детей. Критическое же положение регистрируется в том случае, когда носителями языка остались только старики, доводящиеся детям прабабушками и прадедушками.
Теперь задумаемся — а многие ли дедушки и бабушки говорят со своими внуками по-белорусски? В городах таких определенно немного. В деревнях процент побольше, но можно ли назвать белорусским языком «трасянку», которую, к сожалению, используют в общении многие сельские жители?
Еще один показательный фактор касается области употребления языка. Об определенной опасности можно говорить уже тогда, когда родной язык применяется в узких сегментах общения — скажем, в узкобытовых отношениях, в религиозных культах. А вот госучреждения, органы власти и учебные заведения массово используют так называемый доминирующий язык — в нашем случае русский. Тревожной считается и ситуация, когда язык и преподается в школе, но, например, не во всех классах и ограниченное число часов.
Следствие этому — ситуация, при которой дети превращаются в «рецептивных билингвов», то есть они еще понимают родной язык, но пользуются доминирующим, и родители дома с ними говорят на доминирующем. Сами родители в равной мере владеют и родным, и доминирующим (насколько это соотносится к нашей ситуации, судите сами).
Затем ситуация еще больше ухудшается — многие люди еще могут понимать язык, но уже не говорят на нем. В этом случае, кстати, эксперты ЮНЕСКО уже выставляют оценку critically endangered — критическая опасность.
При оценке жизнеспособности языка учитывается и отношение к нему со стороны государства. В нашем случае белорусский язык является государственным. Это, конечно, в значительной степени повлияло на оценку, выставленную ему экспертами ЮНЕСКО. Да только вот многие ли государственные чиновники знают белорусский язык и используют его в общении с аудиторией? Ответ на этот вопрос очевиден. Документооборот на белорусском, хотя теоретически и возможен, на практике встречается крайне редко.
Важно и отношение к языку самого общества. Изучение языка, отмечают эксперты ЮНЕСКО, может поощряться обществом. Но общество вполне может быть равнодушным к этому процессу. Что ближе к нашей действительности? Разве редки случаи, когда общение на белорусском языке приводит к недоуменным взглядам собеседников? А то и открытому негодованию с их стороны? О каких шансах языка на выживание тогда можно говорить?
Согласно данным ЮНЕСКО, белорусский язык в нашей стране знают около 4 миллионов человек. То есть меньше половины жителей страны. Сколько человек используют белорусский язык в повседневном общении неизвестно, но можно смело допустить, что это число будет значительно меньшим.
Из 6000 существующих в мире языков, утверждают эксперты ЮНЕСКО, 2500 стремятся к исчезновению или уже прекратили свое существование. Не менее 3000 языков с каждым годом безвозвратно теряют носителей. При этом 97 процентов населения планеты являются носителями всего 4 процентов языков. Вероятнее всего, к концу XXI века доминирующие языки вытеснят 90 процентов всех существующих. В какую группу попадает белорусский язык при сохранении существующего «статус-кво» спрогнозировать нетрудно.
Остаются извечные вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?». Список виновных и обстоятельств, «благодаря» которым затухал белорусский язык, займет, видимо, не одну страницу. Но легче от составления этого перечня уже не станет. Ответить на второй вопрос сложнее. Неоднократно уже писалось о необходимости государственных программ, направленных на возрождение языка и прочих полезных вещах.
Однако, скорее всего, обществу нужно начинать с себя, любимого. Упрощенно говоря, чем больше людей на улице станут говорить по-белорусски, тем быстрее привыкнут к этому остальные. Тут уж и государству волей-неволей придется откликнуться — пока документооборота на родном языке требуют два-три «чудика», их можно безболезненно игнорировать. Когда «чудиков» станет хотя бы тысяч сто-двести, делать это будет гораздо сложнее.
Можно, конечно, не делать ничего. Но в этом случае, как говорится, не удивляйтесь… И не надейтесь.